В формирующейся в России гуманитарной географии¹ складывается целый ряд новых направлений. В основе гуманитарной географии – перенос внимания от собственно реальности наблюдаемых объектов к множественным реальностям, складывающимся в процессах восприятия, воображения, осмысления и др., т.е. к различным конструируемым интерпретациям пространства и места. 

К нечёткому полю гуманитарной географии в такой трактовке можно отнести исследования культурного ландшафта², географических образов³, региональной идентичности и пространственных мифов (мифогеографии)⁴.

Тем не менее актуальной остаётся задача, традиционная для географии в целом создание комплексных географических характеристик (КГХ) мест. В гуманитарной географии она трансформируется вместе со своим объектом. В рамках мифогеографии возможна разработка модели системы пространственных смыслов, соответствующих каждому отдельному месту – палимпсест.

Каждому месту в соответствие может быть поставлен палимпсест, представляющий собой множество разветвляющихся семиологических систем. Сам палимпсест целостная совокупность пластов, в которой каждый может в определённых условиях становиться главным.

Место в сознании и самосознании – это не есть просто конгломерат каких-то представлений; и информация о нём – не есть просто сумма неких признаков, элементов места. Данные о месте складываются в контексты признаков, каждый из которых целостен, каждый из которых – какой-то образ региона или сконструированный его имидж. Место в информационном поле – множество контекстов, т. е. множество «реальностей».

Каждый пласт региона как палимпсеста, с одной стороны, автономен и актуализируется только в контексте своей доминанты, с другой стороны, есть часть всего палимпсеста. Каждый такой пласт и есть один из множественных контекстов места – одна из его реальностей. Этими множественными контекстами
(реальностями) мест и призвана заниматься мифогеография.

Не стремясь дать окончательно определение мифогеографии, мы обозначаем так стремление гуманитарно-географических разработок к изучению пространственных представлений и мифов, географических образов и другого рода интерпретаций пространства и места.

В результате каждое место как раз и предстаёт не только через реально наблюдаемые объекты, но в большей степени – посредством их оценок и интерпретаций. В процессе регионализации происходит «наращивание» такого метапространства. Каждый регион, каждый город и каждая местность более низкого
ранга становится не просто звеном в административной системе страны, но получает какие-то свои особенные мифы и представления.

Каждый пласт места как палимпсеста – это, с одной стороны, некая его КГХ, а с другой – пространственный миф.

Комплексные характеристики территории. Историко-географический и методологический анализ теорий и концепций КГХ позволяет с некоторой долей условности сказать, что существуют две основные научные «стратегии» достижения комплексности в географических описаниях. Первый путь – аналитический основывается на структурировании всего объёма информации, выработке определённой
схемы описания любого места, другими словами, он стремится к стандартизации характеристик. Результат такого пути Н.Н. Баранский⁵ назвал описанием. Более способствующим созданию целостных картин мест мы считаем второй путь синтетический. Он основан на отборе главных черт для характеристики территории с целью достижения целостности её восприятия; и на индивидуализации характеристики, т.е. на отсутствии какой-либо схемы.

Таким образом, на наш взгляд, создание КГХ должно основываться на установке на отбор информации, содержащей описания мест (по выделенным субъективно каждым исследователем и индивидуально для каждого места доминантам – главным признакам места) и последующее их возможное объединение через внутренние и внешние текстуальные переплетения.

Главной конечной целью, регулирующей смысловое наполнение характеристики места, должна стать не полнота, а целостность. Процесс отбора субъективен, следовательно, ещё одной чертой географических характеристик становится множественность. По сути, это множественность контекстов – ведь идея каждой
отдельной характеристики заключается в выделении доминанты места и текстуальном и смысловом устремлении отобранных характеристик места к данной доминанте. Этим достигается целостность и автономность каждой комплексной географической характеристики в контексте своей доминанты. Основанная на таком подходе характеристика описывает место как комплекс разнородных по своей сути явлений, объединённых доминантой – единым принципом объяснения связи между ними⁶.

Тем не менее для понимания процессов создания и развития палимпсесте множественных реальностей недостаточно рассмотрения каждого его пласта как КГХ. Необходим учёт механизма бесконечного (вос)создания множественных контекстов места, который может быть обоснован с привлечением современных теорий мифологий.

Пространственные мифы. Согласно научным представлениям о мифе, «это не выдумка, но наиболее яркая и самая подлинная действительность»⁷. Проще говоря, миф – это реальность. Мы можем рассматривать пространственные представления (интерпретации реальности) как мифы; продуктивной представляется модель КГХ как мифа. Каждый пласт нашего палимпсеста реальностей – некий пространственный миф, ибо миф есть некоторая интерпретация предстоящей ему по иерархии семиологической системы (языка, пространства, места или уже созданной КГХ, например).

Миф есть вторичная семиологическая система. Попросту говоря, миф есть интерпретация языка – соответственно и КГХ места есть интерпретация пространства, в которой смысл превращается в форму, а значение становится новым, формируется метапространство. Процесс создания и трансформации КГХ мест есть бесконечный процесс семиозиса пространственных мифов.

Сформулируем четыре основных принципа, которыми обогащается методика и методология создания КГХ, благодаря внедрению представления о мифологиях в географию⁸.

Во-первых, КГХ, как и миф, должна основываться на реальности, опираться на неё, становясь просто следующей её интерпретацией.

С другой стороны, мы должны чётко себе представлять потенциальных потребителей, на которых нацелена наша характеристика. Это группа людей, обладающая некоторыми особенностями, которые нам надо учитывать.

В-третьих, рассматривая реальность как основу КГХ-мифа, мы не должны забывать и о конструируемой людьми реальности. Мы должны учитывать сложившиеся установки сознания, некоторые стереотипы. Создавая новые штампы (т.е. переводя пространство в новое мета-пространство), мы должны пользоваться уже созданными.

Наконец, заложенное в КГХ-мифе побуждение (message) должно органично и неявно встраиваться в текст, становясь естественным выводом из представленных предпосылок. «Главный принцип мифа – превращение истории в природу. Отсюда понятно, почему в глазах потребителей мифа его интенция, адресная обращённость понятия могут оставаться явными и при этом казаться бескорыстными: тот интерес, ради которого высказывается мифическое слово, выражается в нём вполне открыто, но тут же застывает в природности; он прочитывается не как побуждение, а как причина»⁹.

Можно определить мифогеографию как умение выделять, анализировать и синтезировать множественные контексты места, которые, собственно, и формируют множественные реальности места. Важно при этом подчеркнуть, что мифогеография не обязательно имеет дело именно со «смыслом места», не обязательно стремится найти особенные мифы места, представляющие его в восприятии и/или воображении. Обращение к мифогеографии индицирует в первую очередь изучение множественных реальностей места. Её основной инструмент – «игры с пространством». Мифогеография – это инструмент, позволяющий сделать пространство и реальность каждого места пластичными; помогающий выделить такой контекст, который
востребован.

Туризм и пространственные мифы. Одним из принципиальных отличий КГХ-мифов (т.е. отдельных целостных пластов палимпсеста множественных реальностей) от традиционных КГХ является трансформируемость и конструируемость. В созданную специфическим гуманитарно-географическим путём
КГХ заложены атрибуты некой целевой аудитории, значит, это открывает возможности для создания прикладных текстов о пространстве, созданных с определенной целью. В ряду возможных сфер применения таких мифогеографических реальностей мест, пожалуй, на первом месте находится туризм.

В сфере туризма пространство и место выступают как непосредственно составляющие туристического продукта; с другой стороны, именно в этой сфере большое значение приобретают личностные качества потребителя.

Центральным понятием, интересующим нас в западных исследованиях туристической активности, можно считать место назначения (destination), указывающее на обращение автора к проблемам создания туристических представлений о месте и формирования привлекательности (attraction) места. Неразрывна связь места назначения с другим ключевым термином междисциплинарных исследований идентичностью (identity). Понятие «идентичность» есть основа понятия «destination» как суммы интересов, деятельностных активностей, условий, инфраструктуры и привле-кающих туристов элементов места¹⁰. Таким образом,
«destination» рассматривается как бы в двух измерениях – статичном, относящемся строго к географическому месту, и динамичном, соотносимом с непредсказуемой смесью (mix & agglomeration) различных акторов и ресурсов¹¹. Показательно в этом смысле исследование Я. Педерсена¹², представляющее процесс выбора места назначения как процесс коммуникации. По Я. Педерсену, в любом случае мы неизбежно имеем дело с процессом «переговоров» (negotiations) между «необходимостью» (желанием) и «возможностью» (ресурсами). Первое в данном случае относится к потребителю – к туристу; второе – к месту. Отсюда ясно, что, представляя место в том или ином свете, мы неизбежно должны осознавать, что ориентируемся на совершенно определённую группу туристов, прежде всего, в психологическом отношении¹³. Пространство воспринимается в соответствии с тем, что по поводу него думают туристы, каким его ощущают и как вследствие своих установок сознания действуют¹⁴. Таким образом, мало того, что выбор места назначения обусловлен идентичностью места, – он ещё и находится в прямой связи с другими идентичностями – как мест, из которых происходит турист¹⁵, так и мест, составляющих своего рода «кругозор» туриста – мест, с которыми потребитель может сравнивать выбираемое направление маршрута¹⁶, т.е. пространственным контекстом.

Что касается понятия мифа в туризме, то таковой видится как относящийся к месту ментальный опыт¹⁷. Именно мифы в основном, и формируют attractions; с другой стороны, они есть неотъемлемая часть сознания потребителей туристического продукта. Следовательно, туристический миф есть произведение места и человека, закреплённое в сознании. Это, в частности, может служить обоснованием нашего положения о том, что создавая КГХ-миф, мы должны учитывать особенности места и субъективные особенности потребителей (не обязательно в туризме). Что же до важности целевой установки, то это уже относится к пониманию образа места как создаваемого намеренно для создания привлекательности (attraction) места ¹⁸.

Важно подчеркнуть, говоря об идее доминанты и её обеднения в процессе семиологического превращения смысла в форму, что attractions сводятся только к самым распространённым, самым массовым. Так, например, у туриста, который желает снять коттедж в Финляндии, образ страны сводится к семи стандартным визуальным образам (турист на холме над озером; изрезанные берега озёр и острова; осенние красно-жёлтые листья; лодки на озере; рыбалка на озере; пикник на берегу озера; летний коттедж на берегу озера с причалом для лодок)¹⁹.

Мифогеография Карелии. В 2002 г. нами совместно с В.М. Гнедовским и А.М. Табаковым был осуществлен проект по инвентаризации ресурсов сельского туризма в Южной Карелии в рамках макропроекта TACIS «Развитие международного туризма в российской части Баренц Евро-Арктического региона» (SCR-E/110986/C/SV/WW). Исследование проводилось при поддержке Центра культурных инициатив Министерства культуры Карелии, администрацией Олонецкого и Пряжинского районов, а также
сельских (волостных) администраций и лидеров местных сообществ. Наши поиски в каждом отдельно взятом сельсовете, в каждой конкретной деревне сводились к трём составляющим:

— к общему знакомству с территорией с целью выявления ключевых черт каждого места – доминант отдельных населённых пунктов, которые могли бы сформировать вокруг себя целостный пространственный миф, который служил бы символическим (информационным) ресурсом данной территории с точки зрения формирования туристского «destination»;
— к районированию территории Южной Карелии «сверху» и «снизу», позволившему выявить 5 специфических областей, каждая из которых может быть охарактеризована определенным целостным образом посредством КГХ-мифа, выделяющим её особенности в ряду других областей;
— к выявлению и инвентаризации «материальных» ресурсов сельского туризма (мест размещения с разработкой их классификации, лидеров местных сообществ и т.п.).

Разработанные пространственные мифы относятся как к целостным областям Сямозерской, Колатсельгской, Ведлозерской, Нурмольской, Олонецкой и Михайловской «Карелиям», так и к отдельным населенным пунктам. Подобные тексты – первый шаг на пути борьбы с симулякрами места²⁰, сводящими богатые палимпсесты множественных смыслов таких популярных в туристском отношении регионов, как Карелия к нескольким стереотипным образам (Кижей и Валаама). Именно такого рода туристские мифы призваны способствовать сохранению историко-культурного наследия России (и, прежде всего, провинции) в сознании и самосознании, а значит, и в «реальности», делая места всесторонне известными, привлекательными,
востребованными.

Сочетание пространственных мифов различных полимасштабных уровней – всей Карелии, Межозерья, отдельного административного района, выделенной области, отдельной волости (сельской администрации), каждого населенного пункта – создают изначально картину сосуществования множества реальностей одного и того же места, среди которых каждый может найти наиболее привлекательную для себя.

Завершить настоящую статью, имеющую своей целью показать, как трансформация методологии и методики КГХ в гуманитарной географии может привести к умению создавать специфические пространственные мифы для туризма, целесообразно одним из примеров созданных туристских продуктов. Заметим, что целый ряд созданных КГХ отдельных населенных пунктов опубликован как в научной монографии²¹, так и на туристском интернет-сайте²².

«Нурмольская Карелия». Почти в самом сердце Межозерья, занимая северную часть Олонецкого района, раскинулась Нурмольская Карелия. Правда, она не слишком стабильна; её норовят теснить соседи: с юга напирают поля Олонецкой Карелии, захватывая порой значительные пространства, особенно вдоль рек. С севера напирают ламбушки, леса и горушки Ведлозерской Карелии; с востока Олонецкая возвышенность, соединяясь с влиянием федеральной автодороги, видоизменяет Нурмольскую Карелию, превращая её во что-то непонятное, неопределённое, Коткозерское. И всё же она существует, особенная Нурмольская Карелия, где-то она ярче, где-то завуалирована наложениями чуждых ей соседей.

Нурмольская Карелия, без сомнения, колоритна. Её ни с чем не спутать. Здесь боры-беломошники на горушках. Сосняки постоянно перемежаются с маленькими ламбушками. Встречаются между горушками и озёра побольше – но тогда к ним круто спускаются берега, обнажая между корнями сосен песчаные обрывы и осыпи. Это земля песка, сосен и мха – они здесь главенствуют, только вода может их разрушить, но она здесь чаще стоячая, озёрная. Речки преображают Нурмольскую Карелию, делают её мягче, нежнее, домашней; они порождают поля и луга, используемые под сенокосы.

Сердце Нурмольской Карелии лежит вдалеке от крупных дорог и вообще от цивилизации. Эта земля словно нарочно прячется от всего современного – чтобы уберечь свою первозданную красоту, которую так легко нарушить – как развеваемый по ветру песок. Нашлось такое место, среди дорог – но между ними. С востока
трасса «Кола», с запада – «Голубая дорога». Между ними возникла изюминка, Нурмольская Карелия, распространив своё влияние и дальше на запад, просочившись к источнику вдохновения и простора – к Ладоге. Особый колорит приобретают сосны и горушки, превращаясь в поросшие мхами дюны Ладожского побережья. Это единственное место в Нурмольской Карелии, которое соединяет в себе большие сёла и автодорогу с неповторимым местным ландшафтом. Всё остальное – это вотчина просёлочных дорог и небольших деревень, оседлавших понравившиеся им горушки. Иногда несколько рядом расположенных горушек, разделённых небольшими ламбушками или речушками, сходились, образовывая одну деревню – только с отдельными хуторами по горушкам.

Здесь немного старинных домов, зато расположение новых выдаёт традиционный уклад жизни. Деревенские избы «обживают» живописные пригорки над речушками и небольшими ламбушками; залесённые холмы скрывают небольшие часовенки.

Нурмольская Карелия приглашает всякого, кто готов разделить её тихую неповторимую красоту, открыть что-то по-настоящему особенное, не нарушая его задора, восторга от оригинальности и боязни за поглощение столь близким и понятным, но банальным.

Литература

1. См.: Замятин Д.Н. Гуманитарная география: Пространство и язык географических образов. СПб., 2003.
2. См.: Каганский В.Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство: Сб. ст. М., 2001; Калуцков В.Н. Этнокультурное ландшафтоведение и концепция культурного ландшафта // Культурный ландшафт: Вопросы теории и методологии исследований: Семинар «Культурный ландшафт»: второй тематический выпуск докладов. М.; Смоленск, 1998. С. 6; Blom T., Nilsson M. Lokelses i det okanda // Turismens och fritidens mangfald. Vol.18: Turism och Fritid. Karlstad, 2001.
3. Замятин Д.Н. Указ. соч.; Замятина Н.Ю. Взаимосвязи географических образов в страноведении: Дис. … канд. геогр. наук. М., 2001.
4. См.: Митин И.И. Комплексные географические характеристики. Множественные реальности мест и семиозис пространственных мифов. Смоленск, 2004.
5. См.: Баранский Н.Н. О связи явлений в экономической географии // Баранский Н.Н. Избр. труды / Редкол. В.А. Анучин и др. М., 1980. С. 160.
6. См.: Митин И.И. Указ.соч. С. 7–48.
7. Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М., 1990. С. 393.
8. См.: Митин И.И. Указ.соч. С. 58–77.
9. Барт Р. Мифологики / Пер. с фр., вступ.ст. и коммент. С. Н. Зенкина. М., 2000. С. 225.
10. См.: Framke W. The ‘Destination’: A Problematic Concept // 10th Nordic Tourism Research Conference. Vasa, 2001. www.wasa.shh.fi/konferens
11. Framke W. Op. cit. P. 22.
12. См.: Pedersen J. Narratives of Destinations, Attractions and Visitors Self-Images // 10th Nordic Tourism Research Conference. Vasa, 2001. www.wasa.shh.fi/konferens.
13. Ibid.
14. См.: Crouch D. Spatialities & the Feeling of Doing // Social & Cultural Geography. 2001. Vol. 2, №.1. P. 68.
15. См.: Crouch D. Op. cit.; Pedersen J. Op. cit.
16. См.: Crouch D. Op. cit.
17. См.: Blom T., Nilson M. Op. cit.
18. См.: Tuohino A. The Destination Image of Finnish Lake Districts // 10th Nordic Tourism Research Conference. Vasa, 2001. www.wasa.shh.fi/konferens
19. Ibid. P.6.
20. См.: Митин И.И. Указ.соч. С. 69–70.
21. Там же. С. 100–151.
22. «Северный фотокаталог», www.nordfoto.ru